Младшие классы я проучился в школе, расположенной в центре города. И хотя я прекрасно справлялся с дорогой как в школу, так и домой, папа частенько забирал меня со школы. Тогда, да и в последующие годы, вплоть до 45 с лишним лет, я полностью не осознавал, что именем наведения порядка в моих школьных делах мой папа меня прессовал и гнобил.
Когда папа забирал меня со школы, то претензии ко мне, что в том я не так и в этом не этак, сыпались на меня потоком. Точнее, потоком гыркатни. Я чувствовал себя подавленным, понимал, что это ужасно. Но надеялся, что ещё немного и я подрасту или ещё что-то улучшится или наступят каникулы в конце концов. Поскольку провалиться сквозь землю было нереальным, не смотря на наличие этого желания, то я приходил к выводу о том, что в настоящее время придётся потерпеть. Когда папа обрушивал на меня поток гыркатни, я часто плакал. Иногда мой папа, забрав меня со школы, направлялся не прямиком домой, а на прогулку по центру Киева, при этом поливая меня потоком гыркатни. На одной из таких прогулок мы случайно встретили его мачеху, у меня было заплаканное лицо.
В мои школьные годы папа широко практиковал общение со мной в стиле гыркатни. Как правило, гыркал на меня там, где не было посторонних, т.е по дороге домой или дома. Особенно дома свирепствовал, когда был со мной наедине. А с появлением мамы возле моего папы, поток гыркатни значительно ослабевал, иногда даже сходил на нет.
По приходу домой, папина гыркотня для меня была, увы, не самой большой проблемой. Не смотря на то, что всё детство и юность я был пай мальчиком или, как говорят в наше время, ботаником, я часто обвинялся в том и в этом. А то или это у моих родителей считались серьёзными проступками, за которые в моей семье ребёнка лупили!
Когда это произошло в первый раз – я не помню. Но ещё с дошкольных времён мой папа брал ремень, зажимал мою голову у себя между ног и стегал по попе и верхней области ног. Я плакал. Всегда.
Помню, как-то нахожусь дома с папой. Приходит к нам родственник – дядя Витя, по возрасту младше папы. Папа с ним разговаривает или что-то объясняет. Вдруг папа спокойно берёт мою голову и зажимает у себя между ног, снимает с вешалки ремень и лупит меня. После порки он отпускает мою голову, и они возобновляют разговор между собой. Ни тот, ни другой со мной обмолвиться словом не считает нужным.
Во времена младших классов (школы) в мою голову пришла идея о том, как противостоять порке. Суть идеи заключалась в том, что когда папа зажимает мою голову у себя между ног, то мои руки остаются свободными и если он будет меня лупить – кулаком врезать ему по яйцам. Свою идею по наивности я озвучил маме. Она тут же всё это передала ему, после чего он сразу же взял ремень и отлупил меня, но уже без зажимания головы. Мама находилась рядом и смотрела.
После этого мою голову между ногами папа уже не зажимал. Никогда. Но лупить не перестал. Были случаи, когда мама, видя, что папа намеревается меня отлупить, вмешивалась, говоря о том, что меня можно пожалеть и не наказывать. Поскольку, в большинстве случаев папа успевал отлупить меня до прихода мамы (с работы), мне казалось, что моя мама намного добрее его. Я считал свою маму хорошим человеком, а папу – плохим.
А поскольку я свою маму считал доброй, то, когда она находилась дома, а папа собирался меня лупить, я обращался к ней за заступничеством. Были случаи, когда она за меня заступалась. Но были случаи, когда она просто молчала, а папа применял ремень для того, для чего его брал. И таких случаев, называемых «молчаливое согласие», было большинство (из тех, когда папа меня лупил, а мама находилась дома). Повторюсь, в большинстве случаев, когда папа меня лупил, мамы в доме не было. Но были случаи, когда папа лупил меня, а мама находилась рядом и молча смотрела на всё это. Тем не менее, почти каждый раз я надеялся, что если мама будет дома, то, возможно, она за меня заступится.
Обычно папа лупил меня ремнём, но были и исключения. Когда я был в 4-м классе, какое-то время папа меня бил по попе черенком. «Мы уже перешли на палку, но я боюсь ему что-то навредить», - делился он впечатлениями с классной руководительницей, забирая меня со школы. Помню, как-то раз папа вместо ремня взял резиновый шланг и им отлупил меня. Мне было неистово больно, из-за чего я орал не своим голосом. Спустя годы, я обратил внимание, что в кладовке на вешалке висели перегнутые пополам резиновые шланги. Шланги эти никогда ни для чего не использовались, зато потенциально в качестве дивайса (предмета, орудия) для экзекуции подходили идеально. Так или иначе, резиновым шлангом я был порот один раз.
После того, как папа прекратил зажимать мою голову для того, чтобы отлупить меня, он скручивал меня, наваливаясь сверху, после чего лупил. Но однажды у него долго не получалось со мной справиться. Несколько дней спустя, он с размаху стеганул меня ремнём по лицу, в результате чего получился немаленький синяк. Когда один из сверстников спросил меня о синяке, я постеснялся сказать правду, придумав о конфликте между мной и моим папой, конфликте едва не на равных, в котором он запустил в меня тапком. После этого мой папа стал практиковать проводить экзекуции так, чтобы я сам ложился на диван. Я всегда боялся, что он вновь лупанёт меня по лицу и под давлением этого страха повиновался папе - экзекутору, позволяя ему отвешивать мне столько хлестков, сколько он планировал и озвучивал в начале экзекуции. Почти всегда их было более 10! Повторюсь о том, что иногда на этих экзекуциях присутствовал зритель - моя мама.
Как-то я пребывал дома: то ли на каникулах в середине учебного года, то ли потому что приболел. С работы пришёл папа, видимо, не в настроении. Он меня спросил о том, чем я занимался в течение дня. Для меня такой вопрос оказался неожиданным, т.к. прежде составлять подобного отчёта в устной форме мне не доводилось. Никаких поручений на тот день мне не давали. Я, лихорадочно перебирая в памяти тот день, рассказывал о тех и иных делишках и времяпровождениях. Мой рассказ получился сумбурным и невнятным. Папа, молча слушая этот рассказ, его подытожил выводом о том, что в течение дня я не занимался учёбой, за что заслужил наказание. Он взял ремень, развернул меня к себе задом и отлупил меня по задней части тела от поясницы до колен. Спустя несколько дней ко мне зашёл мой приятель, я был в шортах. Увидев мои ноги, он всё понял и даже поделился этим со мной. Мне было стыдно.
Когда я закончил 8-ой класс, часть моих сверстников покинули школу, отправившись в ПТУ. Я продолжил учёбу в школе, полагая, что повзрослев до возраста выбора профессии, уже не буду подвергаться «интенсивному воспитанию» в виде экзекуций. Но мои надежды об этом возрастном рубеже оказались тщетны. Как только начался учебный год в 9-ом классе, мой папа возобновил экзекуции, как ни в чём не бывало. Если я правильно помню, в последний раз папа меня лупил, когда я пребывал в первом полугодии 10-го (выпускного) класса.
За всё детство, моя мама ни разу не подняла на меня руку, почти никогда на меня не кричала и, даже, редко когда меня просто ругала. В отличие от папы, который помногу на меня гырчал, лупил и просто «наезжал». Много лет в те годы и, даже, повзрослев, я считал папу злым, а маму доброй. Только теперь, когда я действительно смог во всём этом разобраться, я понял ту систему, которая мне была навязана моими же родителями. В ней я прожил почти всю свою жизнь, вплоть до нынешних времён.
Система представляет собой некое домашнее царство. Роль царицы взяла себе моя мама. Она, по сути, построила эту систему, установив в ней определённые порядки. Роль своего придворного слуги она сумела навязать своему мужу – моему папе. В качестве поощрения за служение, она наделила его ролью приказчика, причём, с широкими полномочиями, но только по отношению к остальным подданным своего царства. Проводить экзекуции, в какой-то степени, входило в его обязанности. Он старательно исполнял эти обязанности столько, сколько мог, причём, с удовольствием.
Разумеется, вся эта система, или, говоря по-другому, домашнее царство, не могло существовать без холопа. Эта роль была навязана мне! И не то, чтобы без моего согласия, а, даже, без моего понимания наличия этой системы. На роль холопа альтернативы мне долгое время не было (от моего рождения почти до рождения моих детей). Поэтому правителями этого царства очень много делалось для того, чтобы я не знал ничего другого, кроме как быть покорным и подавленным холопом и при этом ещё и боготворил: царицу с максимальными почестями, а на приказчика – экзекутора допускались почести поскромнее.
Повторюсь о том, что всё моё детство, да и юность тоже, папа на меня гырчал и лупил. А мама мне казалась добрым человеком, в отличие от папы. Только сейчас я понял, что по сути это было распределение ролей. Драть холопа – не царское дело, для этого был приказчик. К тому же, моя мама во все времена любила и любит выглядеть невинной и респектабельной. Поэтому конфликтовать она предпочитает не своими руками.
Вспоминая те немногие случаи, когда мама за меня заступалась, не разрешая папе проводить экзекуцию, прихожу к выводу о том, что эти заступничества не были проявлением доброты или жалости. Таким способом она напоминала, кто в доме главный, попутно в моих глазах зарабатывая имидж доброго человека.
Вспоминая своё общение с родителями во время детства, с удивлением обнаруживаю, что папа общался со мной в разы больше мамы. Мама крайне редко со мной обсуждала мои школьные дела. Зато большинство обвинений, по которым папа проводил экзекуции, исходили из школьных дел. Все эти «наезды» с гырчанием и экзекуциями преподносились мне как обсуждение и воспитание или родительская забота.
Однажды утром. В период младших классов. Я спокойно умывался в ванной комнате. Моя мама ещё не умылась, но торопилась, как я потом понял. Она громким голосом сказала: «Яша, поторопи его!». Папа, подойдя к ванной комнате, мне что-то криком прогырчал. После чего я торопливо продолжил умывание, чтобы поскорее освободить ванную. Мама почти сразу же повторила: «Яша, поторопи его!». Папа быстрым шагом заходит в ванную и, гыркая на меня, хватает меня за шиворот и выпихивает прочь. Удивляет, что мама тогда не сочла нужным со мной обмолвиться даже словом. Тогда мне было неведомо, что обращаться к холопу – это ниже царского достоинства, даже приказывать холопу - это удел приказчика.
Глава 4
Здоровье и отдых